Когда я была маленькой, я ходила в детский садик, как и большинство советских детей. С тех пор я не ем зеленый горошек и омлет, а уж какие еще травмы нанесло моей психике пребывание в этом учреждении, сможет раскопать только опытный психоаналитик, к которому мне все недосуг сходить. Но одну историю я помню хорошо.

Ела я в детстве плохо и медленно, чем жутко бесила персонал дошкольного учреждения, и в целях ускорения процесса моего питания, а также усреднения общей скорости поедания обеда коллективом, в мой суп клали второе блюдо, потом туда же выливали компот, и маленькая Наташа, давясь слезами, грустно ковырялась в этом деликатесе. Не помню, на какой день мучений я догадалась рассказать об этом маме. Ровно перед этим она посмотрела очередную советско-пропагандистскую передачу о тяжелой жизни за рубежом и ворвалась в наш детский сад с криками: «Прекратите воспитывать мою дочь как наемника в Южной Родезии! Я видела – их так же кормят, чтобы злее были!»

C тех пор ко мне довольно безрезультатно применялись самые разные методы, но последние лет …цать все махнули на меня рукой, и мое воспитание свелось всего лишь к привычному и неизбежному, как московские пробки, маминому ворчанию. Я уж думала – все, что выросло, то выросло – ан нет! Почти в сорок лет, в расцвете так сказать сил и не постесняюсь этого слова, красоты, я попала в жесткие руки латиноса старше себя на 18 лет , прирожденного дрессировщика.
То, что я именно попала, я поняла не сразу. Наверное, первая догадка пронзила меня в момент, когда в конце первой недели я начала жаловаться на что-то и даже пустила слезу для убедительности, а меня похлопали по попке и сказали: Любимая, ну что ты фигней страдаешь? Спустись лучше на кухню, приготовь что-нибудь, и ты отвлечешься, и я уже скоро есть захочу…

И с тех пор началось:
— Тебе тяжело в чужой стране? Я в 18 лет попал в чужую страну и год чуть не плакал, но ничего, выжил…
— Тебе одиноко? И мне тоже, я уже много лет один живу. А человек вообще на этом свете один по большому счету, ничего нового ты не открыла.

В компании, где все говорят только по-испански, вдруг мне задается вопрос, в ответ на который мало просто сказать да или нет, и на меня устремляются глаза всех присутствующих… Я вербально и невербально посылаю сигналы SOS и слышу: — Говори, дорогая, говори… Иначе никогда не начнешь… говори как можешь. (А говорить на отвлеченные темы я пока могу мыча, заминаясь и глупо улыбаясь, как девочка-даун) Ты здесь уже почти три недели, за это время язык уже можно было полностью выучить!

— Почему это здесь, а не тут , а это тут, а не здесь? Ты хочешь работать в этом бизнесе или нет? Сколько раз можно повторять одно и то же?
— Не трогай меня, когда я работаю, не трогай меня, когда я отдыхаю, не задавай лишних вопросов, не создавай мне лишних проблем…

Не умеешь – научим, не хочешь – заставим… Заходи – не бойся, выходи, не плачь… Не верь, не бойся, не проси…. Иногда возникает ощущение, что рядом со мной не чилийский мужчина, а наш, родной, русский, битый-ломаный, все повидавший…

Уроки жизни и гостиничного бизнеса подкрепляются поучительными историями из собственной биографии (а мужчина мой вырос на жестких улицах Сантьяго, голодал, был на войне, сидел в тюрьме, объездил полмира …) Мой покойный друг Шагин о таких рассказах обычно говорил: «Дорогая, пишу тебе письмо под обстрелом из окопа на сапоге убитого товарища…»

…Однажды наступит день, когда я выйду из всех этих испытаний закаленной, как дамасский клинок, способная часами молчать если надо, быстро подавать снаряды и завтрак на 17 человек за 15 минут в 7 утра, таскать ящики с пивом одной рукой и раненых бойцов — двумя, давить улиток и отшвыривать в сторону скорпионов, останавливать катящиеся на меня джипы буквально силой мысли, бороться с волнами и с приступами чужого гнева и еще на многое другое, разучусь жаловаться и плакать, забуду что такое «настроения» и утренние недопроснувшиеся ворчания, буду улыбаться как прирожденная американка в любых ситуациях, стану сильной морально и физически.

И вот тогда, если меня в ближайшее время, такую волшебную, никто не возьмет замуж, меня точно возьмут наемником в Южную Родезию, если они им там еще нужны, ты уж извини, мама.